— Экой ты какой… Ровно ты маленький, слава те господи…
— Не могу.
— Да отчего же не можешь? Дай зарок не пить, и не пей. Или поручи кому-нибудь деньги на сохранение.
— Ну уж, это трудно… Уж я никогда не буду трещвым.
— Жалко. Человек ты молодой, а погибаешь, как червяк.
Все эти советы и тому подобные слова на Максю не действовали. Находили, правда, и на него минуты, когда он думал: отчего я пью? — и принимался плакать, думать: дай, не буду пить, — и пил, как только случались деньги или где был случай к попойке. Женщины даже заговор устроили против пьянства Макси. Они задумали женить его: женится, переменится, не станет пить водки, говорили они, и подговорили одну девицу, Наталью, любезничать с ним, а потом выйти за него замуж. Наталья долго упиралась, не желая быть замужем за пьяницей, но ради своих подруг решилась подействовать на Максю лаской. Ей было двадцать четыре года, и она была корявая форма, как ее называли почтальоны. Начала дело она так.
Рано утром Макся сидел один в холостой и починивал брюки. Наталья вошла в холостую.
— Здравствуйте, Максим Иваныч! как поживаете?
— Помаленьку. Садись.
— Постою… Что поделываешь?
— Видишь, штаны починиваю.
— Вот оно что: нет жены, сам и шьешь, — На кой мне ее черт, жену-то?
— Как на кой черт?
— Чем я ее стану кормить-то, что я за богач такой?
— Меньше пей… не всё же богачи женятся.
— Меньше пей! Все вы одно говорите: меньше пей! на свое пью, не на ваше.
— Все же неловко…
— Чего неловко?
— Без жены-то.
— Ну уж, про это я знаю. Знаю я, как здешние-то бабы живут… Сволочь всё! — Макся плюнул.
— Полно-ко, Максим Иваныч.
— Не правда, что ли?
— И вы-то, мужчины, хороши: не клади пальца в рот.
— Ну уж, не женюсь… — сказал Макся и захохотал, а потом выругался.
— А что бы, если это я навернулась, — сказала немного погодя Наталья.
— Ты-то? жидка больно.
Наталья ушла со стыдом и со злостью на Максю. Почтальонкам она рассказала, что Макся ее всячески обозвал; но Макся о разговоре с Натальей никому не сказывал. Так дело о женитьбе Макси и кончилось ничем. Пробовала было старшиха советовать Максе жениться и предлагала ему невесту, дочь сторожа; но и этот совет тоже ничем не кончился.
А Макся между тем уже любил. Нужды нет, что он был пьяница, и у него была любовь, только не в губернском, а в уездном городе.
В том городе, куда Макся ездил постоянно с почтами, он жил большею частью в конторе. Сначала его пригла-шали почтальоны к чаю, обедам и ужинам, но когда увидели, что Макся денег не платит и выгоды от него никакой нет, его не стали приглашать. Не приглашали его еще и потому, что он был постоянно или с похмелья, или пьян. Если он придет с похмелья, — просит денег на водку и, стало быть, смущает мужей на попойку. Жены боялись пьяных мужей, которые трезвые рады были выпить, а как попала им одна рюмка, они и пошли катать целый день, да еще и другой день будут пить, до тех пор, пока не высосут все женины деньги; пьяный Макся никому не давал покою своею руганью и своим гиканьем. Макся очень любил гикать. Сидит ли он насупившись, отдуваясь и пошатываясь, или лежит на полу, то и дело гикает что есть мочи: их! вы!! и еще того пуще прибавит: и-их! вы-ы!.. и эти звуки усиливает все больше и больше, мотая головой с закрытыми глазами. И не любит Макся, если его лишают этого удовольствия: обругает он, как только может. Но тем он хорош, что никогда не лезет драться. Уездный почтмейстер снисходил Максиной слабости, вероятно потому, что Макся был честен и трезвый охотно помогал почтальонам. Над трезвым даже шутил почтмейстер; однако шутки его Максе не нравились, и он только ядовито улыбался, но эта улыбка никем не понималась.
Несколько раз приводилось Максе бывать с губернским почтальоном Ермолаем Борисовичем Романовым у его подруги Анисьи Федоровны, вдовы почтальона Тарасова. Анисья Федоровна была женщина двадцати восьми лет, некрасивая, но добрая и много сочувствовавшая Максе. По началу Макся ходил к ней пьяный с Романовым, за что Романову доставалось крепко от его подруги. Макся ничего не помнил пьяный, и все ругательства Тарасовой были ему передаваемы на другой день Романовым. Макся извинялся, как умел.
— Отчего не ходить, я гостям рада, только дебоширить не надо… Ведь ты не в кабак пришел, — говорила трезвому Максе Тарасова.
— Не могу, характер такой, — оправдывался Макся.
— Воздержись.
И Макся почему-то старался воздержаться, то есть не стал приходить пьяным к Анисье Федоровне. Он приходил к тому убеждению, что Тарасова женщина ласковая, что если она не любит пьяниц, стало быть, это нехорошо. Но как ни крепился Макся, а все-таки находил возможность быть пьяным.
Однажды он сидел пьяный у Тарасовой. Романова не было. Ужинали. Тарасова смотрела на Максю с сожалением, хотя и сама была крепко выпивши. Макся был положительно пьян и насупившись смотрел в чашку. Глаза жмурились, жирное его лицо отсвечивалось, на усах болтались крошки ржаного хлеба. в комнате их было двое.
— Максим Иваныч.
— А! — бессознательно сказал Макся, мотнул головой и раскрыл глаза.
— Жалко мне тебя. Много ты водки пьешь.
— И-их! вы!! — гикнул Макся и ударил по столу левым кулаком.
— Макся! голубчик! — и Анисья Федоровна взяла левую руку Макси.
Макся в первый раз слышал такие слова, он широко раскрыл глаза и дико смотрел на Анисью Федоровну.
— Посмотри ты на себя, Макся, пожалей ты себя-то ради господа бога!
— Эх!.. Плевать я на вас хочу! — И Макся рванулся так, что полетел со стула на пол. Больших усилий стоило Анисье Федоровне стащить Максю к постели. Она втащила его на свою постель, а сама улеглась на пол. Утром Пнисья Федоровна обругала Максю: